Продолжение >>

Глава 11

Оружейная галерея

 

Это приходило во сне. А может и не во сне. Уж  больно отчётливо он видел, да что там видел, ощущал, реально ощущал себя в другом, совсем другом  мире и этот мир был его. Он вдруг оказывался в небольшом городке, не похожем ни на какие, где приходилось бывать до сих пор. Оказывался он там почему-то всегда именно вечером и потому всё, что  следовало дальше, как бы полускрывалось в вечернем полумраке. Вот он подходит к мрачному, естественно тёмному в вечерних сумерках трёхэтажному деревянному строению. Параллельно стоят каменные дома, но поменьше, в один-два этажа. Эти посветлее и повеселее на вид. Но ему надо туда, в трёхэтажный и мрачный. Там его ждут. А может и не   ждали, но встречают как хорошего знакомого, как своего. Он и чувствует себя здесь на своём месте.  Этажи его не интересуют, с порога открывается ведущая под небольшим уклоном вниз галерея. Потом эта галерея как бы раздвигала пространство и становилась доминирующей. Всё вокруг напоминало каньон, тёмно-серый каньон с отвесными стенами невообразимой для помещения высоты. С той разницей, что завершал стены всё-таки потолок серо- голубого цвета с лепными звёздами, кометами и прочей небесной атрибутикой. Звёзды были не нарисованы и раскрашены, а именно вылеплены и окрашены в один тон с потолком полусферической формы. Поэтому, несмотря на старания мастеров, они были здесь не главными. Своды потолка не очень плавно переходили в стены такого же серо-голубоватого цвета, но без лишних украшений. И вот тут начиналось главное: на стенах висело оружие. Много старинного оружия: мечи, одноручные и двуручные, сабли, привезенные с востока, отличающиеся лёгкостью конструкции и утрированно, с точки зрения западного человека, загнутой одной третью клинка. Тут же были сабли потяжелее, с широким клинком, с проточенными для облегчения веса тремя желобами с каждой стороны. Эти же желоба одновременно  служили рёбрами жёсткости клинку, что в отличии  от лёгкой арабской сабли из дамасской стали, которую и вокруг пояса обернуть можно, делали западные клинки совершенно не хлёсткими по горизонтали. Тут были и колюще-рубящие испанские рапиры, в просторечии именуемые шпагами, и шпаги с плоским клинком, которые зачастую принимают за палаши, и палаши, которые нередко путают с саблями. Всё это богатство чередовалось с доспехами,  шлемами и щитами, и всему этому не было числа. Чеканы, кистени и прочие убойные приспособления ударного типа, как и боевые топоры, его интересовали мало: предметы из этого ассортимента он считал оружием смердов. Уж больно топорно выглядело это всё в бою, топор, он и есть топор. А вот многочисленные даги и стилеты вызывали интерес: изящное и точное оружие. Без внимания минул отрезок правой стены, заполненный алебардами, бердышами и, наконец..., теперь он стоял завороженный. У этой шпаги гарда сверкала россыпью будто бы вставленных в неё драгоценных камней, но это были не камни, а искусно обработанная поверхность металла. Кто бы позволил себе украшать камнями боевую гарду?! Четырёхгранный клинок, классически уплощённый на одну треть, завершался четырёхгранным же остриём. Это было жало, отточенное лучше бритвы, готовое мгновенно по посылу хозяина поразить любой сектор на теле противника. Гарда люфтила, сбитая в бою сильным ударом тяжёлого клинка. Не иначе, как владелец применил это, выполненное как произведение искусства оружие, против палаша и гарда не выдержала. Но это была шпага победителя, поскольку, приняв на себя удар такой мощи, она парировала атаку, и лёгкий клинок непременно должен был поспешить с ответом. Это была не чистоплюйская, парадная шпага-новичок, она много раз  бывала в переделках, о чём красноречиво свидетельствовали зазубрины на клинке и потёртая рукоять с перекладиной. 

 

 

 

Таких потёртых рукоятей у парадных не бывает, а такие перекладины и нужны-то именно в бою.
  Стрелок смотрел на шпагу и чувствовал, знал, что оружие принадлежит ему. Протягивал руку чтобы взять её, но рука не дотягивалась, что-то непреодолимое не позволяло завладеть этой реликвией. От бессилия становилось тягостно, он ощущал почти физическую боль где-то в глубине всего своего естества. Болела душа, болело тело. На этом всё заканчивалось. Но когда снова возвращался в реальность, то есть в сторожку или в неуютное жильё, окунался в  полувраждебный мир, такой безразличный к нему и  такой нелюбимый; воспоминания о таинственном городке, загадочных постройках и оружейной галерее  оказывались самыми сладостными впечатлениями из всего, что происходило в неказистой и нелёгкой его жизни.

На этот раз попасть в тот, желанный мир просто  не получилось. Закрыл глаза, приготовился к путешествию в таинственный городок, а оказался в неприглядном микрорайоне какого-то современного захудалого города. Панельные дома, неровные асфальтовые тротуары с выбоинами и канализационными люками, жалкие и неряшливые людишки вокруг и кошки, перебегающие дорогу. Он хотел убраться из этого города, вернуться в свой, но это оказалось не  под силу. Он принялся искать в этом чужом панельном микрорайоне ту, свою, галерею и очутился в полуподвале обычной жилой пятиэтажки. Помещение было разделено на отсеки, в которых жильцы хранят всякое добро, а на самом деле хлам, из жадности и нежелания выкинуть его на помойку. Он рыскал по этим отсекам, ища выхода и продолжения пути, но каждый такой “сарайчик”, естественно, ограничивался четырьмя стенами, дверью и махоньким окошком, выглядывающим на улицу. Поняв, что попал явно не туда, он захотел выйти наружу, но оказалось, что это  совсем не просто. Дороги наружу не было, лишь  окна в коридоре обнадёживали возможностью пролезть сквозь них. А комнатки подвала не отпускали, привлекая таинственностью и возможностью обособиться, укрыться от посторонних. Хотелось приключений, романтики и секса. Вот прямо в этих отсеках-сарайчиках. На улице раздались голоса, послышались шаги. Кто-то засунул голову в окошко, от этих голосов и шагов исходила угроза и ему, и его желаниям. Пробежал вдоль коридора и попытался выбраться через окно наружу. Его заметили, он прекратил попытки выбраться отсюда и спрятался за какую-то перегородку. Потом постепенно пришёл в себя, вернулся в мир мясокомбината и увидел вокруг похожие четыре стены, дверь и махонькое окошко. Поёжился, посмотрел на часы: смена заканчивалась. Вылез наружу, взобрался на крышу будки и с удовольствием глотал прохладный утренний воздух. В вольере напротив приветливо помахивала хвостом Ольба. На просматривающемся куске прилегающей территории, у трансформаторной будки две работницы, подняв юбки, отматывали обёрнутые вокруг так называемых талий, связки сосисок. Зрелище было презабавное и стрелок не удержался, свистнул. Та, у которой юбка была покороче, обернулась, увидела мужика на крыше сторожки и очень смутилась. Однако женское начало в работнице превалировало и потому смущения оттого, что застали её с задранной юбкой было сильнее боязни изобличения в хищении государственных колбасных изделий в количестве, помещающемся поверх исподнего. Вторая же всё не могла сообразить с какой стороны подстерегала опасность, поскольку юбка подлиннее закинута   оказалась на голову, а с перепугу та в ней запуталась. Потому бедняга продолжала демонстрировать вещественные доказательства хищения, всё пытаясь сорвать с головы злосчастный подол. Наконец выпуталась и уставилась на охранника.

     – Отматывай, отматывай, всё нормально! – успокоил баб стрелок и, чтобы не смущать расхитительниц, спустился с крыши.


Rambler's Top100

 

Hosted by uCoz